Мне лет семнадцать было, когда я это писал, по-моему.
Вспышка. По голове...По голове приложило чем-то острым - резко щиплет затылок, а в глазах темнеет. Тут итак темно, словно в старой консервной банке; воняет рыбой, стонам и обреченностью - плюнуть бы, да некуда. Сухая слюна, горло режет, а в глазах рябит - кто-то догадался, что долго тут не прожить, ерзает, бьет кулаком об почву. Сколько их тут? Человек шестнадцать?
Меньше полутора минут прошло, прежде чем ко мне вернулось зрение.
Ничем не освященная яма. Свежевырытая могила для раздробленных костей дорогих приятелей, нагнутых раком, кажется, уже третий раз за эту проклятую службу.
- Сбросили всех подыхать, как собак. - юркий, совсем маленький мальчишка, года на четыре младше меня(мне тогда было двадцать один), вжался в сырую землю, готовый ударить грязным носком ботинка любого, что прикоснется к нему, - Тьфу, как вас земля ещё носит? Ползаете как черви, - а голос совсем ещё пацанячий, разве что не писклявый. Хотя, благодаря этому его взлохмаченная грязно-соломенного цвета шевелюра привлекла меня среди затхлого запаха пота и грязи. Его кисть неестественно выгнулась, будто бы была из пластилина.
- Сломана?
Цепкий взгляд затравленно щенка в мою сторону.
- Не бойся, малой, мы с тобой на равных со смертью дышим.
Он хмыкнул, нахмурил светлые брови и сдержанно и почти не заметно кивнул.
- Выбита. - конкретное утверждение, как у взрослого. Хмыкаю этому почти с досадой - моей-то лодыжке не повезло, при падении что-то хрустнуло, а потом меня и сверху приложило - затылок как ни кстати зажгло с новой силой.
- Вправить?
- Вправь.
И даже не пискнул, мышонок. Только серые глазки бешено и затравленно глянули куда-то на далекую и уже потерянную из вида границу неба, где-то высоко, наверху.
- Больно?
- Не больно. - сопит. - Неприятно.
Усмехаюсь и достаю из внутреннего кармана помятую пачку. Чувствую, что мой новый собеседник следит за мной в открытую, рассматривает мои волосы, сутулые плечи, ресницы и шрам на щеке, смотрит как я осторожно вытаскиваю и расправляю смятую после падения сигарету, зажимаю её губами, отчаянно ищу в отсыревший спичках хоть одну нормальную. Делаю затяжку, вторую, третью и только после шестой он снова подает голос:
- Не любишь жизнь?
- Отчего же?
- Куришь.